▪ Russian -

  German Cultural center DIALOG

           Home

  Announcement

  Events

  Projects

  Articles

  Contacts

  Orthodox Freiburg

* Протоиерей Михаил Дронов

Миф о прогрессе

*  Существует ли прогресс?

Казалось бы, вопрос абсурдный, всем ведь известно, как стремительно развивается наука и техника, в особенности последние сто лет. Но понятие «прогресс» сегодня как и в прошлом намного шире, чем только лишь очередная смена «поколений» локомотивов, стиральных машин и процессоров. Не все, правда, замечают в слове «прогресс» его различные значения. Часто люди довольствуются лишь интуитивным ощущением того, что стоит за этим словом, поскольку уверенны, что развитие от простого к сложному, от худшего к лучшему — это объективный закон природы. И уверенность эта сродни религии, вернее, это самый настоящий миф, воспроизводящий классическую для мифологии структуру.

«Миф прогресса» состоит в убеждении, что природа и общество подчинены тому же прогрессивному развитию, что, например, и программный пакет «майкрософт-офис». И убеждение это не научное и даже не философское, а именно, мировоззренческое. Поэтому, первое, что мы сделаем, оставим в стороне прогресс техники и технологий, который происходит на наших глазах. Мы обратимся к представлению о том, что природа: космос, жизнь, социум также непрерывно развивается от простого к сложному. Попробуем рассмотреть довольно распространённое убеждение, что прогресс — это всеобщий закон природы.

Когда появилось это убеждение? Безусловно, раньше, чем компьютеры и двигатели внутреннего сгорания. Слово «прогресс» встречается, например уже в литературе XIX века, но, правда, в несколько ином значении, чем сегодня. Тогда речь могла идти ещё только об «умственном» прогрессе. Вообще не существовало понятия прогресса лишь до середины XVIII века, а именно до речей французского экономиста Анна Робера Жака Тюрго (1727—1781) «о выгодах, доставленных человеческому роду введением христианства, и об успехах человеческого ума»[1]. Именно Тюрго, один из основоположников экономического либерализма, впервые заговорил о том, что человечество прогрессирует в умственном, нравственном и общественном отношениях. Было это в 1750 году, то есть понятию прогресса чуть больше двух с половиной веков. С тех пор идея всеобщего поступательного развития прочно вошла в сознание людей. Особенно в сочетании с марксизмом, начиная с середины XIX века она сделалась чем-то вроде светской религии, или, попросту, мифологией.

Что же даёт нам право называть «закон прогресса» мифом? — Прежде всего, сама наука. В своё время именно её стремительное развитие позволило заговорить о всеобъемлющем прогрессе. Собственно, идея прогресса смогла зародиться лишь в XVIII веке, когда нельзя уже было не заметить научный «прогресс». Но через 200 лет в 50—70 годах XX века взгляд на прогресс как на всеобщий «закон природы» был кардинально пересмотрен.

«Ревизию» инициировали философы нео- постпозитивисткого направления Рудольф Карнап, Карл Поппер, Томас Кун и их последователи. Пересмотру был подвергнут сам научный метод, вернее, его логическая структура. Какую бы схему развития мы не нарисовали — будь то развитие от простого к сложному, или от худшего к лучшему — эта схема существует лишь в нашей голове. Наблюдаем мы не «законы природы», а лишь отдельные факты и природные явления, которые и связываем в свои теории. Было признано, что упорядоченность, присущую логическому мышлению, человек на самом деле лишь приписывает природе. Получается, что законы собственного мышления учёные-естественники заново «открывали» теперь уже в качестве законов, действующих в природе.

*  История, «естественная история» и прогресс

Почему до середины XVIII века никто особо не задумывался о своём особом месте в истории? Почему не принижал прошлого, сравнивая его со своим настоящим? Христианская историософия ведь без колебаний оперлась на ветхозаветную: «Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас» (Еккл. 1,10). А античное понимание мирового бытия, как его показывает Вергилий, попросту было циклическим: «Время круг свой замкнет, минуют долгие сроки» (Энеида, VI, 745)[2]. В противоположность этому христианская эсхатология потребовала отношения к времени как к непрерывной линии от сотворения мира до Второго Пришествия Христа. Но для прогресса здесь опять-таки не остаётся места. Впереди не бесконечное улучшение, но, напротив, апокалипсические скорби и гонения: «если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая плоть; но ради избранных сократятся те дни» (Мф 24,22).

Природа, вернее, наблюдения над ней, также отнюдь не подают повода для догадок об однонаправленном прогрессе. В природе всё зарождается, развивается, затем ветшает и умирает. Из физического мира скорее можно почерпнуть идею циклического, чем прямолинейного (или спирального) развития. К этому выводу, в частности, пришли античные мыслители. Каким образом, в таком случае, идея прогресса проникла в естественные науки? Когда упорядоченное развитие было отнесено к предмету естествознания — к природе? Понятно, что мысль о прогрессе могла возникнуть только из наблюдений над историей человечества — единственным в своём роде линейным, полностью необратимым процессом. То есть — идея прогресса родилась из наблюдений над развитием социальных институций, культуры, техники, отношения человека к природному миру.

Важно, что в XVIII веке изучение гуманитарной культуры велось уже по методу, зародившемуся столетием раньше внутри астрономии и небесной механики. Естественнонаучный метод в самом начале XVII века был настроен англичанином Френсисом Бэконом на осмысление накопленных данных, построение из них теории, а главное, на её верификацию, то есть на подтверждение теории практикой. А в начале следующего века итальянец Джамбаттиста Вико адаптировал этот научный метод уже к изучению истории, культурного и духовного наследия. В гуманитарной области метод этот стал называться исторической критикой.

Собственно, само противопоставление гуманитарных наук естественным возникло благодаря Вико. Вслед за гуманистами Возрождения в качестве предмета своей «новой науки»[3] он принял «человечность» — Humanitas, и придал этому слову значение «культура» в цивилизационном смысле. Культуру Джамбаттиста Вико противопоставил природе, а гуманитарные науки — естественным. Осознание противоположности «физиков» и «лириков» принесло не только конкуренцию между ними, но и диалог. Гуманитарии не замедлили парировать методологическое вмешательство в свои владения естественников. Изобретённую ими идею прогресса тут же подхватили естествоиспытатели и перенесли в природу. Так поступательное развитие и его описание в середине XVIII века сделалось неотъемлемым предметом изучения наук о природе.

Учёные-естественники вдруг прониклись задачей описания истории, только своей, естественной. Прежде такая задача стояла лишь перед исследователями культуры. Да, первая «Естественная история» была написана ещё в I веке новой эры Плинием Старшим. Но надо иметь в виду, что слово история для него имело ещё изначальное значение, то есть рассказ о том, что удалось разузнать. Когда же Иммануил Кант в 1755 году анонимно издал свою «Всеобщую естественную историю и теорию неба»[4], под «историей» он понимал скорее уже «хронику», то есть развитие Вселенной, описанное по возможности шаг за шагом. Так на смену ньютоновой статичной парадигме пришло изучение процесса развития природы.

Если Декарт и Ньютон в XVII веке вели речь об устройстве неизменяемой Вселенной, оставляя Библии вопрос о её происхождении, то спустя столетие стали уже появляться космогонические гипотезы, то есть реконструкции её происхождения и истории. Первые из них, в частности, гипотеза Сведенборга (1732) и Канта ещё были натурфилософскими. И лишь гипотеза образования Солнечной системы Лапласа[5] (1796) была целиком основана на физике Ньютона. Триумфом историцизма в науке, как известно, явился дарвиновский эволюционизм, претендующий на раскрытие подлинной истории биологической жизни на Земле.

*  Разлом научных традиций

Следуя терминологии американского социолога 60-х годов прошлого века Томаса Куна, можно сказать, что в XVIII веке произошла грандиозная смена методологических парадигм — мироощущение учёных-естественников полностью поменялось. На смену уверенности в неизменности природы пришло ощущение её исторической динамики, её становления и развития. Кстати, сам автор «Структуры научных революций»[6], сконцентрировавшийся на смене фундаментальных физических теорий, не заметил столь грандиозной революции в методе. Этот серьёзный разрыв в сознании учёных отметили другие культурологи, в частности, современник Куна Мишель Фуко, который, правда, называл «эпистемой», то, что Кун обозначил как «парадигма». Во всяком случае, Фуко провёл резкую границу между эпистемами XVIII и XIX веков[7].

Ни Томас Кун, ни Мишель Фуко, однако не обратили внимания на ещё один разрыв пардигм, происшедший одновременно с методологическим. Это идеологический разлом между христианским и «постхристианским» мировоззрением в головах учёных. Именно тогда идея прогресса, то есть некоего бесконечного поступательного развития общества и природы, стала замещать веру в Бога. Ведь наука создавалась внутри христианской западноевропейской цивилизации верующими учёными, такими как Николай Коперник, Галилео Галилей, Френсис Бэкон, Рене Декарт, Исаак Ньютон... А к концу XVIII века им на смену пришли деятели помельче, но зато сознательно противопоставляющие себя Церкви и христианству. Новая плеяда так или иначе связана с французскими энциклопедистами. Это — Лаплас, Кондорсе, Гассенди, Гельвеций, Гольбах, Дидро и др. Как мы видим, и здесь ключевой оказалась идея прогресса, обозначившая рубеж между христианским и светским периодами развития науки.

Всерьёз идея прогресса впервые была проработана французским социологом и математиком Мари Жаном Кондорсе (1743—1794), секретарём Парижской Академии и участником движения «энциклопедистов», составившим для «Энциклопедии» более 50 биографий, в том числе биографию Вольтера. Кондорсе занимали вопросы философии истории, и он успел написать свой знаменитый «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» прежде, чем был арестован якобинцами и принял яд в тюрьме, чтобы избежать публичной казни[8]. Труд был издан уже после его смерти в 1795 году. Любопытно, что советский материализм оценивал его как идеалистического мыслителя, то есть не признающего первичность материи над духом[9].

Действительно, Кондорсе был деистом и верил в Великого Архитектора вселенной. Всё, что он пытался вывести, это были законы развития духа, а не материи. Его прогресс был прогрессом сознания и разума человечества также как и у «идеалиста» Гегеля, тогда только что защитившего магистерскую диссертацию в немецком Тюбингене. Управляющие факторы, благодаря которым общество могло перейти от первобытного состояния к классовой стадии, он искал в развитии духа, а не производительных сил, как позже К. Маркс.

Между прогрессом Кондорсе-Гегеля и прогрессом позитивистов-материалистов XIX века, невооружённым глазом видна пропасть. В первом случае прогресс — это философско-логическая схема, а во втором — уже реальная эволюция материи. Когда же идея однонаправленного поступательного развития — прогресса — могла быть отнесена к неразумной физической природе? Очевидно, когда явления разумного духа и неразумной материи были признаны принадлежащими к одному порядку, то есть оба сведены к материи. Это значит, что идея эволюционного развития физического мира могла появиться не раньше, чем материя была фактически признана первичной, а дух производным от нее. Оставался всего один шаг, чтобы эту новую материалистическую философию младогегельянцев—Фейербаха—Маркса на полном серьёзе перенести в естествознание. И сделал это уже Чарльз Дарвин, предопределивший научное мышление вплоть до нашего времени.

*  Подчинена ли природа закону развития?

Напомним, что в 50—60 годах прошлого века научный метод как инструмент познания реальности был радикально пересмотрен западноевропейским нео- и постпозитивизмом. Рудольф Карнап от наблюдаемых фактов чётко отделил логику, с помощью которой они обобщаются[10]. Наблюдаемые факты, вписанные в логическую систему, приобретают упорядоченность, которая изначально им не присуща. Карл Поппер показал, что любое научное знание метафизично и рано или поздно будет опровергнуто[11]. Томас Кун пришёл к выводу, что научные достижения появляются и распространяются не в силу их истинности, а в соответствии с чисто социологическими законами, которым подчинено научное сообщество как и всякий человеческий социум[12].

Курт Хюбнер в научном методе выявил вненаучные принципы, по которым формулируются теории и организуется их экспериментальная верификация. Эти принципы вовсе не связаны ни с теорией, ни с данными опыта, на которые она опирается. Они зависят лишь от мироощущения и общей культуры исследователя, они априорны и метафизичны[13]. Поэтому, именно теория предопределяет трактуемые ею факты, а не наоборот, как полагал в начале XVII века основатель современного научного метода Френсис Бэкон.

Рудольф Карнап исходил из того, что исследователи наблюдают не «законы» природы, а лишь отдельные факты, в действительности не связанные между собой. Так называемые «законы природы» — это всего лишь обобщение наблюдений, причём — всегда неполное[14]. Теория вероятностей, бесконечно экстраполирующая подобные обобщения, по большому счёту служит лишь для очистки «научной совести». При этом эмпирическому наблюдению доступны лишь те макрособытия, которые человек способен визуально отследить, например, что-то измерить линейкой, взвесить на весах, и т.д. События микромира, то есть то, что происходит на уровне строения молекул, атомов и микрочастиц, остаются принципиально ненаблюдаемыми эмпирически, они могут быть обобщены лишь в «теоретические» законы[15]. В этом случае обобщения возможны только лишь потому, что «микрособытия» непрестанно повторяются в природе.

А как быть с уникальными событиями, которые не могут быть обобщены? В связи с этим Томас Кун еще в 60-х годах XX века указал на бессмысленность для науки понятий «прогресс» и «развитие» в природе, или обществе[16]. Пример с дарвиновской эволюцией здесь особенно показателен. Поступательное развитие от простого к сложному предполагает ведь цель, к которой это развитие стремится. Цель, в свою очередь, предполагает акт целеполагания и того, кто производит этот акт. В случае с биологической эволюцией, развитием жизни — это может быть только Божественный разум. Между тем, главное достижение Чарльза Дарвина в том и состояло, что он, как ему казалось, в «естественном отборе» нашёл объективный фактор, позволяющий устранить «Божественный субъективизм» из научной модели. Однако с точки зрения неопозитивизма «эволюция» не может иметь статуса научного закона, хотя бы потому, что в силу своей растянутости она ненаблюдаема, а если её брать в целом, то её не с чем обобщать.

Нестыковка в сознании дарвинистов понятна. Они слишком свыклись с прежними «разумными проектами» развития жизни, насквозь библейскими по происхождению и духу. Материалистически мыслящими последователями Дарвина был пропущен тот факт, что в отсутствии единого Божественного замысла бессмысленно говорить о развертывании какого бы то ни было проекта. Но именно развёртывание и означает слово «эволюция»! Развёртывать ведь можно лишь то, что находится в свёрнутом состоянии, то есть то, что Кто-то предварительного свернул. «Что могли означать понятия „эволюция“, „развитие“ и „прогресс“ при отсутствии определенной цели?»[17], — взывал Томас Кун к неверующим учёным, пусть неосознанно, контрабандой, подсовывающим под свой позитивизм метафизический фундамент.

Начиная с XIX века так называемое «научное» мировоззрение (не путать с наукой как методом познания!) пытается заменить веру в Бога идеологией прогресса. Но вера в прогресс не менее метафизична, чем любая религия. От адептов этой новой гуманистической религии как-то ускользает тот факт, что вера в бесконечный прогресс противоречит элементарным знаниям современной космологии, уже высчитавшей, что Солнцу осталось светить 5 миллиардов лет и когда погибнет наша Вселенная[18], не говоря уже о неизбежной смерти каждого человека. «Научному мировоззрению» всё нипочём, оно слепо верит в прогресс... Откуда эта псевдонаучная вера?

Метафизика, положенная в основу биологии, даже если она материалистическая, от этого не перестаёт быть метафизикой! Она вносит в науку неустранимый идеологический элемент, не верифицируемый научным методом. Элемент этот, как указал Томас Кун, касается метафизического «плана», по которому идёт эволюционное развитие природы. Никакая «программа», даже, если «программист» — слепой естественный отбор, на самом деле не совместима с позитивистским материализмом, в принципе отрицающим какой-либо Интеллект, управляющий развитием мира.

Казалось бы, в биологии позитивистская наука должна была бы наконец исправить досадную ошибку и совсем устранить из себя идею эволюционного прогресса! Строго материалистическая логика требует, чтобы биологическая среда представляла собой совсем неупорядоченную случайную изменчивость, больше похожую на броуновское движение, чем на стройную таксономию. Но возможно ли это? Возможно ли отказать в планомерности миру, если планомерность присуща нашему сознанию? Собственно, откуда она в человеческих мыслях, если в соответствии с главной установкой материализма её и в принципе не должно быть?

*  Ответ космологов позитивистам

Ответ науки Томасу Куну и всем постпозитивистам оказался обескураживающим, во всяком случае, противоположным ожидаемому. Вместо устранения эволюционизма, контрабандно протаскивавшего метафизическую «цель» развития, через десять лет после выхода книги Куна в астрофизику был введен «антропный принцип». Современные исследователи уже детально реконструировали историю его появления[19]. Ещё к концу 30-х годов Поль Дирак обратил внимание на то, что большинство физических и астрофизических констант имеет порядок величины, коррелирующей около десяти в сороковой степени — «1040». Произведя соответствующие комбинации констант, Дирак получил три «Больших Числа», выражающих соотношение размеров Вселенной и элементарных частиц, а также отношений сил различных масштабов[20]. «Я допустил, — объяснял Дирак, — что эти соотношения соответствуют чему-то фундаментальному в природе»[21].

В течении последующих трёх десятков лет учёными из разных стран, в том числе из СССР[22], было высказано немало идей по поводу Больших чисел Дирака, пока, наконец, итог не подвёл американский космолог Брэндон Картер, сформулировавший «антропный принцип». В 1973 году на симпозиуме в Кракове, посвященном 500-летию со дня рождения Н.Коперника, он прочёл свой знаменитый доклад «Совпадение больших чисел и антропологический принцип в космологии». Картер вступил в спор с научной «догмой», появившейся после открытия Коперника, «суть которой заключается в том, что наше положение не может быть привилегированным ни в каком смысле»[23].

Даже в своём «слабом варианте» антропный принцип Картера утверждает, что положение людей во Вселенной «с необходимостью является привилегированным в том смысле, что оно <положение> должно быть совместимо с нашим существованием как наблюдателей». Сильный вариант антропного принципа еще более категоричен: «Вселенная (и, следовательно, фундаментальные параметры, от которых она зависит) должна быть такой, чтобы в ней на некотором этапе эволюции допускалось существование наблюдателей»[24]. Это не злая насмешка космологов над материалистами и позитивистами. Просто по-другому астрофизики никак не смогли объяснить уникальное сочетание физических констант в нашей Вселенной.

Что привело Картера к столь сенсационным утверждениям? Согласно общепринятой среди космологов теории спустя 10-44 секунды после Большого взрыва из недифференцированной энергии начали выделяться гравитационные силы. Спустя 10-35 секунды — кварки, фотоны, электроны, глюоны, нейтрино и другие элементарные частицы, которые лишь через 300 000 лет впервые смогли соединиться в атомы. Астрофизиков поразило то, что все эти частицы обладали именно теми энергетическими константами, которые позволили им впоследствии объединяться в ядра, атомы, молекулы, образовывать звёзды и планеты. Появись из Большого взрыва частицы со слегка другими характеристиками, наша Вселенная так бы и осталась кварк-глюонной плазмой, какой она была в первые доли секунды своего существования.

Так, если бы свободный нейтрон был хотя бы на десятую долю процента тяжелее, чем система протон+электрон, то атом водорода был бы нестабилен. Тогда не смогли бы образовываться вообще никакие атомы, а материя имела бы лишь один уровень организации — ядерный. Сила притяжения между протоном и нейтроном также «калибрирована» тончайшим образом. Если бы их притяжение было слабее, то цепочка «горения» водорода в звёздах оборвалась бы, не начавшись, и звёзд бы просто не было. Если бы та же самая константа связи между протоном и нейтроном была чуть сильнее, то реакция «горения» водорода опять-таки шла бы не столь интенсивно и звёзды оставались бы непригодными для появления возле них планет с биосферой. Кроме того, если бы протон был чуть «тяжелее», то стала бы возможной связь между двумя протонами. Тогда весь водород Вселенной выгорел бы в гелий в первые же дни её существования и звёзды бы погасли, едва вспыхнув.

Планеты образуются в результате взрыва сверхновых звёзд, в которых на конечной стадии их эволюции появляются элементы тяжелее гелия. Гелий сам по себе очень стабилен и для того, чтобы из трёх ядер гелия-4 образовалось стабильное ядро углерода-12, без «посторонней помощи» не обойтись. Положение спасает то, что углерод-12 обладает ядерным резонансом (возбуждённым состоянием), что само по себе не удивительно. Поражает лишь то, что энергия этого резонанса по счастливой случайности оказалась «подогнана» под 7,65 МэВ. Если бы этот параметр отличался бы хотя бы на 4%, углерод в звёздах практически бы не образовывался и шансов на то, что на звёздных орбитах появятся планеты, не было бы.

Возможность образования достаточно сложных наборов химических элементов также ограничена определённым порогом. Так значение хиггсовского поля в электрослабом взаимодействии не должны превышать имеющуюся константу (v?246 ГэВ) более чем в пять раз. Кроме того, действие всех наблюдаемых констант способно обеспечить появление жизни только в трёхмерном мире. То, что наш мир не одномерен, двухмерен, или многомерен, а именно трёхмерен, это опять-таки — счастливая случайность!

Итак, наш мир имеет «правильное» сочетание всех этих констант. Оно — единственное из бесконечного множества всех прочих возможных сочетаний, при которых эволюция Вселенной так бы и не добралась до человека. Сразу заметим, «антропный принцип» — это факт, констатируемый реальными физическими наблюдениями. Но ему нельзя придать статус «антропного закона природы», или «антропной теории», поскольку для этого требуется экспериментальное подтверждение, которое предполагает наблюдение за тем, а как дело обстоит в «других» мирах. А вот с этим-то как раз напряжёнка. Даже последователи американского физика Хью Эверетта[25] — энтузиасты множественности параллельных миров — признают, что если эти миры и есть, то они принципиально не наблюдаемы из нашего мира. Вот и приходится довольствоваться всего лишь скромным статусом антропного «принципа», вместо антропного «закона».

*  На чью мельницу льёт воду «антропный принцип»?

Легко ли неверующим учёным принять антропный принцип? После того как неопозитивист Карл Поппер объявил, что дарвиновский эволюционизм это — чисто метафизический проект[26] — на самом деле очень легко! Ведь Поппер остался неверующим философом, признающим однако полезность метафизики и метафизических схем эволюции.

Это только на первый взгляд может показаться, что «антропный принцип» подтверждает осознанность выбора, который всё время Некто производит в процессе эволюции Вселенной. То есть, что этим подтверждается наличие Мирового Разума — Бога. На деле такую интерпретацию делают лишь верующие люди. Причём, в этом случае с их стороны допускается невнятная тавтология, подменяющая решение предвечного совета Святой Троицы о сотворении человека, неким поиском наилучшего сочетания физических констант. Бог свободен в своих решениях, Его воля не обусловлена ничем внешним по отношению к Нему. С человеческой точки зрения всё, что связано с побуждениями Бога к действию, правильнее соотносить с непредсказуемым божественным чудом. На самом деле для христианской веры «антропный принцип» — не более чем вульгарная карикатура догмата о творении Богом мира.

Как отмечает историк науки А.П.Павленко, отношение религиозных философов и богословов к антропному принципу «сдержанно-отрицательное». Этот принцип по сути всего лишь — атеистическая альтернатива идее божественного замысла, приспособленная физиками для выверки своих теорий[27]. В частности известный католический богослов и, одновременно, физик Стенли Яки критикует космологов за то, что здесь они вводят в научную теорию то, что ей не положено по её эпистемологическому статусу. Понятие цели — не научное понятие. Замысел, цель могут быть только у Творца, у Бога[28].

С точки зрения верующих учёных, равно как и учёных, настроенных радикально атеистически, антропный принцип — это уже не физика, а метафизика. Однако среди учёных-физиков, — обращает внимание Павленко, — отрицают принцип немногие, как правило, это — либо узкие экспериментаторы, либо, наоборот, философы-эпистемологи. Преобладающей остаётся позиция физиков, пытающихся с помощью антропного принципа хоть как-то объяснить совпадение Больших Чисел и линию эволюции Вселенной, приведшей к возникновению человека, которая сама по себе имеет ничтожную вероятность[29].

Да, собственно, никто из астрофизиков, выдвигавших антропный принцип, не собирался дарить христианам ещё одно, теперь уже — научное — доказательство бытия Бога. Просто факт невероятной удачи в сочетании мировых констант потребовал своего научного объяснения. «Научным» оно всё равно не получилось по причине его неверифицируемости имеющимися сегодня в руках учёных средствами. Карл Поппер, философ неопозитивист, один из инициаторов пересмотра статуса науки в середине XX века, относил подобные объяснительные модели не к науке, а к «ситуационной логике». Самый яркий пример — дарвиновская эволюция, теория, которую не возможно научно верифицировать и которая ничего не объясняет и ничего не предсказывает[30].

«Ситуационной» Поппер назвал эту логику потому, что «мы делаем допущение, что жизнь и её структурный каркас образуют нашу „ситуацию“»[31]. Однако логика — это совсем не наука в современном понимании. Это было признано ещё чуть раньше, благодаря другому позитивисту — Рудольфу Карнапу. Законы логики ничего не сообщают о природном мире, они лишь констатируют устройство нашего мышления. Не без юмора Карнап пояснял, что «законы логики могут быть открыты логиком, сидящим за письменным столом и пишущим знаки на бумаге или даже думающим о них с закрытыми глазами. Никакой закон природы не может быть открыт подобным образом. Законы природы могут быть открыты только путем наблюдения мира и описания его регулярностей»[32].

Что касается того, как шло развитие вселенной после «Большого взрыва», то с «регулярностями» здесь, как уже говорилось, не разбежишься — «большие взрывы» происходят не каждый день. Нам известен один единственный, также как одна единственная Вселенная, «раздувшаяся» в результате него. Наука здесь бессильна, вот и приходится космологам довольствоваться «ситуационно-логической» моделью антропного принципа. Побуждения к его принятию могли быть самыми прагматичными, продиктованными исключительно логикой научного исследования. Правда научный метод на этот раз, занеся ногу для очередного шага, упёрся в границы, за которыми начинаются владения метафизики, и безрассудно опустил её там, на чужой территории!

Чужая для науки территория — вовсе не обязательно христианская метафизика Бога-личности. Антропный принцип прекрасно сочетается с пантеистической верой в то, что весь мир в своей совокупности, является неким разумом а человек обречён никогда не встретиться лицом к лицу с таким разумом, поскольку часть не может встретиться с целым, в состав которого она входит. Хорошо сочетается «антропный принцип» и с идеологией прогресса. То есть опять эта метафизическая идея целенаправленного прогресса, против которой ещё в 60-е годы XX века протестовал Томас Кун! Почему она так живуча? — Она способна удовлетворить религиозную потребность человека и при этом позволяет ему «избежать» ответственности перед Богом за свой нравственный выбор.

*  Как наука рассталась с верой в «научность» прогресса

Если учёный не принял установку никогда не переступать границ, в которых научный метод действует корректно, то рано или поздно он неизбежно окажется на чужой для науки территории, принадлежащей метафизике. Ведь в ходе построения объяснительных моделей всё время ведётся поиск, на что ещё могут опереться рассудочные конструкции. Рано или поздно своя территория оказывается застроенной и для очередной конструкции, перекрывающей всё построенное прежде, приходится искать опору уже за пределами науки.

Метафизический выбор при этом невелик. В конечном итоге разумность мира, эволюции, прогресса коренится либо в личности Бога, вопрошающего человека о праведности его путей, либо — в безличностном «Едином», он же — «великий архитектор вселенной», который хотя и разумен, но не требует от человека ответственности. На худой конец можно выбрать ещё «антропный принцип», то есть закон прогресса, неизвестно кем положенный в основу природы. Причём того, кто выбирает «прогресс» уже мало волнует, что идея бесконечного развития никак не укладывается в рамки реальной научной практики — Вселенная же в соответствии с современной астрофизикой не бесконечна!

Вопрос действительно упирается в то, насколько серьёзно учёный относится к принятой им метафизической модели. Стоит ли за ней реальность, или она — всего-то ситуационная модель? Понятно, что «модель» Бога Творца предполагает, что здесь всё всерьёз — и Бог, и мир, и путь, через который Бог ведёт мир. При этом убедиться в существовании Бога можно только одним путём — спросить Его Самого: есть Ты, или Тебя нет? Понятно каждому, что такой вопрос задают не со смешком, а на пределе духовных сил. И если Бог — личность, да к тому же любящая человека, о чём проповедует христианство, то Он обязательно даст ответ. Так человек получает собственный опыт личностной встречи с Богом. «Прогрессу» здесь однако места не остаётся.

Какова же альтернатива личностному познанию Бога? Пантеистическое «Единое» — это космический разум, который развивает сам себя. Этим ещё можно объяснить нацеленность развития Вселенной на человека. То есть к развитию, или, если хотите, к прогрессу, ещё можно отнестись всерьёз как к реальности. Но вот беда, не возможно убедиться в реальности самого «Единого». Ведь в соответствии с пантеистической концепцией — Бог («Теос») это — всё («пан» - греч.). Это значит, что человек — часть божества, а, следовательно, никогда не сможет сказать «ты» целому, частью которого является. То есть пантеистическая модель непроверяема, она никогда не позволит до конца воспринять в качестве реальности первопричину разумной эволюции Вселенной. А если нет уверенности, что Первопричина действительно существует, и что она именно такова, какой её представляют, то может ли появиться уверенность в реальности прогресса, что его не придумали учёные как удобную для себя схему? В этом случае также нельзя отнестись к прогрессу всерьёз.

Что касается «антропного принципа», то здесь заведомо всё «понарошку», всё не всерьёз. Это — ситуационная модель, то есть «прогресс» реконструирован ретроспективно. Фактом является наша сегодняшняя ситуация, назад от неё разматываем мы цепочку развития природы просто потому, что так нам удобно. В космологии «антропный принцип» играет такую же мнемоническую роль как «правило буравчика» или «правило правой/левой руки» в электротехнике. Так можем ли мы воспринимать прогресс всерьёз? Если да, то как он возможен? Что его обеспечивает, каков механизм развития от простого к сложному? Ах да, это же метафизика...

В конечном итоге это действительно метафизический вопрос: отношусь ли я к развитию природы, к самой природе, и к её первопричине как к реальности, или только как к схеме в моей голове. Если это лишь моя логическая модель, тогда вообще всё, что я вижу, слышу, воспринимаю, мне только снится... В реальности может не быть ни прогресса, ни самого мира.

Общий вывод однозначен. Наука, послужившая в своё время поводом для появления идеи о прогрессе, её и похоронила. Если Бога нет, то в действительности нет и не может быть прогресса. А что же есть? Так... правило буравчика. Если есть Бог, то развитие Вселенной, это тем более не прогресс, а Его воля. Для современной науки прогресс — не «закон природы», и даже не рабочая гипотеза, а всего лишь логическая операция. Единственно, где прогресс является фактом, это — в технике. Да и то лишь для последних трёх-четырёх столетий.

Доклад на VI Международном форуме "Задонские Свято-Тихоновские образовательные чтения". Опубликовано на сайте Образовательного центра во имя святителя Тихона Задонского:
http://www.pravoslavie48.ru/article/102-mihaeldronov.html;
http://www.pravoslavie48.ru/materials/articules/mihael_dronov.doc

[1]См., наприм.: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. — http://netiquette.narod.ru/d/f6/p68502.html

[2]Текст приводится по изданию: Вергилий. Собрание сочинений. Изд-во Биографический институт "Студиа Биографика", СПб, 1994. Перевод С. Ошерова под редакцией Ф. Петровского. — http://ancientrome.ru/antlitr/vergily/eneida/eneida6.htm

[3]Основания новой науки об общей природе наций — Principj di una scienza nuova di Giambattista Vico.1725. Переиздание: Firenze, 1847. Русский перевод: Л.: ГИХЛ, 1940. Переизданин: Москва; Киев: REFL-book; ИСА, 1994.

[4]Allgemeine Naturgeschichte und Theorie des Himmels. На русском см.: http://sprach-insel.com/index.php?option=com_content&task=view&id=123&Itemid=74

[5]Pierre-Simon de Laplace. Exposition du syst e me du monde» (1796), Bachelier, Paris, 1836. // Reedite dans la collection Corpus des ?uvres de philosophie en langue francaise, Fayard, Paris, 1984. Лаплас П. С. Изложение системы мира. — Л.: Наука, 1982.

[6]Кун. Т. Структура научных революций. С вводной статьей и дополнениями 1969. — М.: Прогресс, 1977.

[7]Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук.- СПб., 1994, с. 34.

[8]Философская энциклопедия. Т. 3. М., 1964. С. 43.

[9]Там же.

[10]Карнап Рудольф. Философские основания физики. Введение в философию науки. — М.: Прогресс, 1971.

[11]См., например: Поппер, К. Дарвинизм как метафизическая исследовательская программа // Вопросы философии. — 1995. — № 12. — С. 39—49. http://www.keldysh.ru/pages/mrbur-web/philosophy/popper/popper6.htm

[12]См.: Кун. Т. Структура научных революций. С вводной статьей и дополнениями 1969. — М.: Прогресс, 1977.

[13]Xюбнер К. Критика научного разума / Пер. с нем. — М., 1994. — 13.10. Отношение между априорным и апостериорным — http://www.bibliotekaonline.com/default.aspx?Page=630.

[14]Карнап Рудольф. Философские основания физики. Введение в философию науки. — М.: Прогресс, 1971. С. 43.

[15]Карнап Рудольф. Философские основания физики. Введение в философию науки. — М.: Прогресс, 1971. С. 313.

[16]Кун. Т. Структура научных революций. Там же. С. 224.

[17]Кун. Т. Структура научных революций. Там же. С. 224.

[18]Об этом сегодня учёные пишут даже в детских книжках! В частности, такие данные даёт известный немецкий физик и популяризатор науки Хейнц Хабер. Его книга «Звёзды», вышедшая в авторитетной Нюрнбергской серии Was ist was? (букв. 'Что есть что?'), выдержала много переизданий и в том числе — на русском языке: Хейнц Хабер. Звёзды. Серия «Что есть что?». Изд-во: Slovo/Слово. Б. м., б. д. С. 24. Немецкий оригинал: Heinz Haber. Die Sterne. Reihe «Was ist was?». Bd. 6. Nurnberg, 1962/1982.

[19]См. напр.: Павленко А.Н. Антропный принцип: истоки и следствия в европейской научной рациональности. // Философско-религиозные истоки науки — М.: Мартис, 1997. С.211—213.

[20]Dirac, Paul Adrien Maurice. A New Basis for Cosmology. Proceedings of the Royal Society of London, vol. A165, N921, pp. 199-208. DOI:10.1098/rspa.1938.0053.

[21]Dicke R. H. Dirac's Cosmology and Mach's Principle // Nature. 192. (November 4). 1961. P. 441.

[22]Идлис Г.М. Основные черты наблюдаемой астрономической Вселенной как характерные свойства обитаемой космической системы//ИАИ АН Каз.ССР. — Казань, 1958, т. 7. 39-54.

[23]Картер Б. Совпадение больших чисел и антропологический принцип в космологии // Космология. Теории и наблюдения. М., 1978. С. 369.

[24]Картер Б. Совпадение больших чисел и антропологический принцип в космологии // Космология. Теории и наблюдения. М., 1978. С. 372.

[25]Hugh Everett III (1930 — 1982), первым в 1957 году предложил многомировую интерпретацию квантовой механики.

[26]Поппер, К. Дарвинизм как метафизическая исследовательская программа // Вопросы философии. — 1995. — № 12. — С. 39—49. — http://www.keldysh.ru/pages/mrbur-web/philosophy/popper/popper6.htm

[27]Павленко А.Н. Антропный принцип: истоки и следствия в европейской научной рациональности. // Философско-религиозные истоки науки — М.: Мартис, 1997. С. 214—215.

[28]Маркова Л.А. Наука и религия глазами христианского теологи С.Яки. // Философско-религиозные истоки науки — М.: Мартис, 1997. С. 251.

[29]Павленко А.Н. Антропный принцип: истоки и следствия в европейской научной рациональности. // Философско-религиозные истоки науки — М.: Мартис, 1997. С. 214—215.

[30]Поппер, К. Дарвинизм как метафизическая исследовательская программа // Вопросы философии. — 1995. — № 12. — С. 39—49. http://www.keldysh.ru/pages/mrbur-web/philosophy/popper/popper6.htm

[31]Поппер, К. Дарвинизм как метафизическая исследовательская программа // Вопросы философии. — 1995. — № 12. — С. 39—49. http://www.keldysh.ru/pages/mrbur-web/philosophy/popper/popper6.htm

[32]Карнап Р. Философские основания физики. Введение в философию науки. — М.: Прогресс, 1971. С. 267.